The Meeting (24)

“The tea is ready,” Alexandra Sergeyevna said melodiously.

Her figure in her tight dress with its train bound up in back was outlined as a silhouette in the bright doorway. She stopped for a moment on the threshold and came closer.

“Should I have it served out here?”

“No,” replied Altasov and, continuing to look out at the field, took her hand over his shoulder and kissed it. “No, merci. A hot drink in damp weather leads to illness… It is already dark,” he concluded, turning around.

“I hadn’t noticed,” she said, smiling.

They were silent for a minute.

“Shall we go in?” she reminded him.

“Let’s,” he said, letting go of her hand. He got up.

At the samovar on the living-room table stood an attractive young person; Altasov, as an artist, noticed right away that a dark-colored dress and the even light of the hanging lamp set off the whiteness and freshness of this animated face and these charming hands especially well. He even began to stare for a second.

“Anna Vasilyevna,” said Alexandra Sergeyevna, indicating her.

Altasov bowed.

“We have already seen each other,” he said. “You were so kind as to explain to me how to get here.”

“And I regretted it afterward,” she replied cheerfully, ”honestly.”

She turned toward Alexandra Sergeyevna.

“The moment it started to pour, I say to myself, aren’t I a fool? I’d even seen the raincloud; all I had to do was think to say, wait for me… I run from one window to another—my conscience is giving me trouble. The girls laugh at me: ‘the gentleman’s cursing you right now,’ they say.”

She laughed. Alexandra Sergeyevna gave Altasov a covert glance, with a sort of plaintive apology. Altasov answered with a covert glance of his own, sympathetic and forgiving. Anna Vasilyevna was about to pour the tea and stopped herself.

---

previous | next | first installment
“The Meeting” is a translation of “Свидание” (1879) by Nadezhda Khvoshchinskaia.

---

— Чай готов, звонко сказала Александра Сергеевна.

Eе фигура в обтянутом платье, с скрученным шлейфом, вырезалась силуэтом на светлой двери. Она приостановилась на пороге и подошла ближе.

— Подать сюда?

— Нет, отвечал Алтасов и, продолжая смотреть в поле, взял через плечо ее руку и поцеловал. — Нет, merci. По сырости пить горячее не годится… Уж стемнело, договорил он, оборачиваясь.

— Я не заметила… сказала она, улыбаясь.

Минуту они помолчали.

— Что ж, идем? напомнила она.

— Пойдемте, сказал он, оставляя ее руку, и встал.

В гостиной у стола за самоваром стояла особа, красивая и молодая; Алтасов, как художник, сейчас заметил, что темное платье и ровный свет висячей лампы особенно хорошо выдают белизну и свежесть этого оживленного лица и прелестных рук. Он даже секунду загляделся.

— Анна Васильевна, сказала, указывая на нее, Александра Сергеевна.

Алтасов раскланялся.

— Мы уж виделись, сказал он: — вы были так добры, объяснили мне, как сюда проехать.

— И потом пожалела, отвечала она весело. — Право.

Она обратилась к Александре Сергеeвне.

— Как полил этот ливень, я говорю себе: не глупа ли я? ведь видела тучу; догадаться только сказать: переждите… Бросаюсь от окна к окну; совесть меня мучает. Девочки надо мной смеются: — «Барин, говорят, вас теперь клянет…»

Она смеялась. Александра Сергеевна бросила Алтасову взгляд неуловимый, как-то жалобно извиняющийся. Алтасов отвечал таким же неуловимым взглядом, сострадательно-снисходительным [this follows 1991 text, cf. 1879 text: сострадательно снисходительным and 1892 text: сострадательне-снисходительным]. Анна Васильевна хотела уже наливать чай и спохватилась.